Угадай книгу по цитате

Дом в предместье Чикаго, в котором проводились аукционы, вовсе не напоминал отхожее место.

За кованой оградой с высокомерием взирало на окружающий пейзаж элегантное здание. Огромные залы со сводчатыми потолками украшали фрески и изящные люстры. По совету опытного дизайнера комнаты декорировали толстыми коврами цвета слоновой кости, полированными панелями и резной мебелью ручной работы.

В таком шикарном месте следовало торговать редкими картинами, драгоценностями баснословной стоимости да музейными редкостями.

Но нет — то была всего лишь мясная лавка. Клоака, где торговали демонами.

Работорговля вообще дело омерзительное. Пусть даже товаром служат не люди, а демоны. Гнусное занятие, возбуждающее аппетиты всевозможных безумцев и моральных Уродов в этой стране — всех до последнего.

Кто-то покупал демонов, чтобы сделать из них наемников или телохранителей. Кто-то — из похоти. Были и те, кто полагал, что демоны могут наделить их магической силой или бессмертием. А некоторые покупали их, чтобы выпустить в своем поместье и потом охотиться, как на диких зверей.

– Сколько этот «вейрон» ест бензина?
– На полной скорости он сжирает бак за двадцать минут.
Она задумчиво кивнула:
– Значит, в сущности, такая машина разрывает неповрежденный слой озона.
– Да. Но она ходит быстро. Не так, как твоя тупая газонокосилка, которую ты называешь машиной.
– Это гибридная система! Я езжу на ней ради сохранения окружающей среды.
– Но она не может ездить быстро.
Она вытаращила глаза.
– Ты сказал, что это очень дорогая машина. Сколько она стоит?
– Один и две десятых.
– Миллиона? – воскликнула она.
Она хотела было слезть с капота, но он остановил ее, положив ей на бедра свои крупные руки.
– Слезать тебе ни к чему. Никогда не забывай кое о чем.
– О чем?
– Это не наша машина.

– Ты что-то хотел сказать?

Он властно положил руки на плечи и повернул к себе. В полутьме лицо вождя казалось непроницаемой маской.

– Ты не попросила разрешения уйти.

– Еще чего! – взорвалась она. Сжала кулачки и подбоченилась, приняв свою любимую воинственную позу – ту самую, которая неизменно приводила в бешенство Сибил. – Слава Богу, я не принадлежу вашему клану. Я здесь всего лишь пленница и не обязана то и дело демонстрировать почтение!

– Забавно. Только что говорила о любви и вот уже заявляешь, что я не достоин уважения. Так где же правда, англичанка?

Вопрос прозвучал насмешливо, почти издевательски. Тон вывел её из себя.

– Я вовсе не сказала, что люблю тебя, а лишь то, что полюбила бы, если бы захотела. А тебе не стоит командовать всеми на свете, господин! Только самая глупая из женщин способна влюбиться в того, кто считает, что минута, проведенная рядом с ней, была потрачена зря.

– Ничего подобного я не говорил.

– Еще как говорил!

 - Звонили твои родители. Они ждут нас дома, - сказал он и, взяв меня на руки, пошёл в спальню.

  - Ты куда меня тащишь?
- я начала вырываться. Егор даже не обратил внимания на мои жалкие попытки освободиться.

  - Тебя надо переодеть. Или ты так собираешься к родителям ехать?
- спросил он, кивая на свои шорты и майку, которые были одеты на мне.

  - Я вообще-то могла и сама дойти, - сказала я, когда Егор поставил меня в спальне на пол, - И переодеться я могу сама, - добавила я, когда с меня начали снимать майку.

  - Сонь, не начинай опять! Мы это уже обсуждали. Мне хочется за тобой поухаживать, и мне приятно будет это сделать, - продолжая меня раздевать, настойчиво сказал Егор.

  Мне пришлось сдаться. Я терпеливо стояла и позволяла надевать на себя джинсы и футболку. Когда процесс одевания был закончен, Егор быстро поцеловал меня в губы и, взяв за руку, повёл в коридор. Там меня посадили на пуфик и надели обувь.

– Я желаю, чтобы вы не смотрели ни один из них, – произнес он прямо у нее над ухом.
Она задохнулась и моментально сделала поворот. Пока успокаивалось сердце, она некстати подумала о том, как, черт побери, он хорошо пахнет.
– Почему ты не хочешь, чтобы я видела их?
– Это личное.
Повисла пауза, после чего ее осенило.
– Ты когда нибудь рисовал других женщин?
– Вы должны вернуться в постель.

А все-таки хорошо, что мой парень — вампир и я могу его чувствовать. Во-первых, никаких неожиданностей, я всегда предугадываю его появление. Во-вторых, абсолютно нерво-устойчивые отношения. Макс готов меня ждать хоть сто лет. Вот я болею, и он терпеливо приходит ко мне каждый день, развлекает разговорами, приносит книги, фильмы. При его появлении не надо вскакивать, бежать на кухню за бутербродами и чаем — Макс ничего не ест. Очень экономно!

— Мне уже тридцать два года, и ты даже не представляешь, как надоело занимать верхнюю строчку в списке самых завидных женихов Сиднея. — Николас Монро, миллионер и владелец компании «Монро Глобал Секьюрити Систем», откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди.
— Понимаю и сочувствую. Женщины наверняка из кожи вон лезут, чтобы попасть в число ваших подружек, — кивнула Клер.
Она поправила складки на юбке и постаралась унять неистово заколотившееся сердце. Черт знает что! Вот уже полгода они работают вместе, а ее по-прежнему охватывает чувственное волнение всякий раз, когда босс так пристально смотрит на нее.

Люди, которым я отдал самую горячую свою любовь, лежат в могиле; и хотя вместе с ними погребены счастье и радость моей жизни, я не превратил своего сердца в гробницу и оставил его открытым для лучших моих чувств. Глубокая скорбь только укрепила эти чувства и очистила их.

— Зябко?
И повел плечами.
— Очень, — ответил сосед с чрезвычайною готовностью, — и, заметьте, это еще оттепель. Что ж, если бы мороз? Я даже не думал, что у нас так холодно. Отвык.
— Из-за границы, что ль?
— Да, из Швейцарии.
— Фью! Эк ведь вас!..
Черноволосый присвистнул и захохотал.
Завязался разговор. Готовность белокурого молодого человека в швейцарском плаще отвечать на все вопросы своего черномазого соседа была удивительная и без всякого подозрения совершенной небрежности, неуместности и праздности иных вопросов. Отвечая, он объявил, между прочим, что действительно долго не был в России, с лишком четыре года, что отправлен был за границу по болезни, по какой-то странной нервной болезни, вроде падучей или виттовой пляски, каких-то дрожаний и судорог. Слушая его, черномазый несколько раз усмехался; особенно засмеялся он, когда на вопрос: «Что же, вылечили?» — белокурый отвечал, что «нет, не вылечили».
— Хе! Денег что, должно быть, даром переплатили, а мы-то им здесь верим, — язвительно заметил черномазый.
— Истинная правда! — ввязался в разговор один сидевший рядом и дурно одетый господин, нечто вроде закорузлого в подьячестве чиновника, лет сорока, сильного сложения, с красным носом и угреватым лицом, — истинная правда-с, только все русские силы даром к себе переводят!
— О, как вы в моем случае ошибаетесь, — подхватил швейцарский пациент тихим и примиряющим голосом, — конечно, я спорить не могу, потому что всего не знаю, но мой доктор мне из своих последних еще на дорогу сюда дал да два почти года там на свой счет содержал.
— Что ж, некому платить, что ли, было? — спросил черномазый.
— Да, господин Павлищев, который меня там содержал, два года назад помер; я писал потом сюда генеральше Епанчиной, моей дальней родственнице, но ответа не получил. Так с тем и приехал.

Он открыл рот, собираясь ответить, потом захлопнул его, когда к ним с ревом подъехал мотоцикл.
Брайд нахмурилась, увидев, как мотоцикл въехал на обочину перед алфа-ромео и
припарковался прямо около ее магазина. В тот момент, когда водитель снял
шлем, у нее бешено застучало сердце.
Это был Вэйн … и совсем не в меховой шкуре.
Одетый в черную кожаную куртку и линялые джинсы, он выглядел так, что его хотелось съесть.
Его суровая красота была насмешкой над женоподобными чертами Тэйлора.
Тэйлор уставился на них, когда Брайд подошла к Вэйну. Тот опустил подножку и
перекинул длинную ногу через мотоцикл. Потом одним плавным движением
притянул ее к себе и поцеловал как будто в каком-то фильме.
– Привет, Брайд, – выдохнул он у ее губ.
Она улыбнулась ему.
– Привет.
– Кто это, черт возьми?
Вэйн окинул его взглядом, говорившим, какого он невысокого мнения о Тэйлоре.
– Я ее любовник, а кто, черт возьми, ты?
Брайд прикусила губу, чувствуя, как ее охватывает радость.
– Я ее парень.
– А, – сказал Вэйн. – Ты тот самый блудливый мудак. Я думал, ты выгнала этого неудачника...

– С днем рождения, Зенобия!
Зенобия бат Забаай, которой исполнялось шесть лет, счастливо засмеялась в ответ на поздравление своей семьи. Она была прелестным ребенком – высокая для своего возраста, с длинными непокорными темными волосами, которые ее мать уложила красивыми локонами ради такого торжественного случая, и блестящими серебристо серыми глазами. Ее незамысловато задрапированная белая туника с поясом из голубого шелкового шнура оттеняла ее светло золотистую кожу.
Забаай бен Селим подхватил свою единственную дочь на руки и поцеловал.
– Разве ты не хочешь узнать, какие подарки тебе приготовили, моя драгоценность?
Зенобия хихикнула и с озорным выражением взглянула на своего обожаемого отца.
– Конечно, хочу, папа, но мама сказала, что я не должна спрашивать, пока мне их не предложат.
Забаай бен Селим не смог удержаться.
– Али! – взревел он. – Веди сюда подарок ко дню рождения моей дочери.
В открытый внутренний двор вошел любимый раб отца Зенобии, ведя за собой изящную, горячую, гарцующую серую кобылу в уздечке из красной кожи с позвякивающими на ней медными бубенчиками. На ней было маленькое седло, подходящее по размерам для девочки.

Высокий женский голос с южным акцентом нервировал Меган до потери пульса. Кем бы ни был предыдущий программист этой станции, у него, очевидно, имелись проблемы с психикой и нездоровое чувство юмора, раз он дал компьютеру самый раздражающий голос из всех, что смог загрузить. Он также умудрился научить Клару — компьютер, управляющий Фолион — умничать. Из-за продвинутой технологии и чипа искусственного интеллекта эта штука была обучаема.
— Сладкая, с момента прибытия судна к Доку 6 ты совершила нарушение.
— Я же просила не называть меня так. Меня зовут Меган.
— Не стоит из-за этого мочить штанишки.
— Ты же знаешь, что для обслуживания я могу перевести тебя в автономный режим.
Несколько секунд компьютер молчал.
— Это будет еще одним нарушением. Я все подсчитываю.
— Укуси меня, Клара.
— Сладкая, у меня нет зубов или я могла бы соблазниться. У тебя те самые критические дни?