Угадай книгу по цитате

- Кто пойдет со мной в бой???
- Я.
- Мы - раздалось. Каждый воин хотел встать плечом к плечу, да бы отомстить за своих.
- Да прибудут с нами боги, - пробормотал он себе под нос.

Пу в тот же миг забыла об отвратительно пахнущей светской даме. Истолковав действия Фэб как приглашение поиграть, она исступленно взвизгнула.
Фэб безуспешно барахталась на спине, пытаясь подняться на ноги, чем доставляла немалое удовольствие мэру Чикаго и нескольким игрокам из конкурирующей команды «Медведей». Пу бросилась к ней, но неожиданно для себя натолкнулась на Виктора, который подскочил к собаке с другой стороны. Пу обожала играть с Виктором, и ее игривое повизгивание сделалось чувственно-возбужденным.
Пу резко встряхнулась, но тут же громко залаяла, ощутив, что стоит в луже воды. Она никогда не любила гулять с мокрыми лапами, и тельце ее передернулось в брезгливой судороге. Обиженная собачка прыгнула на один из складных стульев. Когда он закачался под ней, она нервно взвизгнула и прыгнула на соседний стул, а оттуда — на гладкую поверхность гроба.
Толпа замерла.
Белые розы, изображавшие звезду, веером разлетелись в разные стороны, разноцветные ленты взметнулись к небесам.
Фэб, которой все-таки удалось подняться на ноги, оцепенела. Виктор тихонько выругался по-венгерски.
Пу, предельно чувствительная к окружающей обстановке, склонила голову набок, как бы пытаясь понять, почему все смотрят на нее. Чувствуя, что сотворила нечто нехорошее, она начала дрожать.
Фэб перестала дышать. Пу вредно волноваться. Она быстро шагнула вперед.
— Нет. Фу! Нельзя, Пу!
Но ее окрик запоздал. Дрожащая собачка уже приседала. С извиняющимся выражением на маленькой меховой мордочке она принялась обильно поливать крышку гроба Берта Сомервиля.

Прошлой зимой, она тащилась на занятия во время одной из самых зверских чикагских метелей, дрожа с головы до кончиков пальцев ног, с сильным приступом гриппа, настолько больная, что все поры на ее коже, жгло миллионом крошечных уколов. И неоднократно она читала лекции с ларингитом, вызывая голос только при помощи отвратительно мерзкого чая из апельсиновой корки, оливкового масла, и растворимых ментоловых таблеток, о которых она до сих пор вспоминала с дрожью. Она проверяла конспекты с высокой температурой.

Но сумасшествие не было тем, что можно было начать и закончить, перейдя к следующему проекту.

У нее не было лекарства от этого.

— Знаешь что, Корри? Кому-то давно пора взяться за твое воспитание! — процедил он.
И не успела она оглянуться, как он схватил ее за руку, стянул с лошади и повел к большому камню. Уселся поудобнее и, расставив ноги, притянул ее поближе.
— Жаль, что раньше никто не додумался задать тебе хорошую трепку.
Слишком поздно догадалась Корри о его намерениях. И не успела она пошевельнуться, как Джеймс перекинул ее через колено и с силой опустил ладонь на ее затянутую в бриджи попку. Девушка вырывалась, подвывала, охала, но силы, разумеется, были неравны, тем более что Джеймс слишком долго терпел и теперь был преисполнен решимости преподать мерзкой девчонке достойный урок.
— Если бы ты носила амазонку… — шлеп, шлеп, шлеп, — отделалась бы легче. С полдюжины нижних юбок… — шлеп, шлеп… шлеп… — и твоя попка пострадала бы меньше, — приговаривал он, энергично работая рукой. Удар следовал за ударом.

Варвар покачал головой:
— А как объяснить твое откровенное поведение опытной женщины?
— Ну и что? По-твоему, мне надо было притворяться, будто ты мне не нравишься? Наглая, бесстыдная, самоуверенная — это про меня!
— Но с такими манерами женщина быстро находит пару для слияния. Как же ты дожила до такого возраста, ни разу не испытав этого?
— Ждала тебя, красавчик!
— Это что, еще один комплимент… «своего рода»?
— Нет, на этот раз просто комплимент. Дело в том, что мне не нравились все претенденты на совокупление со мной… пока я не встретила тебя. Вообще-то все несколько сложнее. Просто мне не хотелось быть с мужчиной, которого я могла… то есть…
— Могла вызвать на бой и победить?

Северная Шотландия, конец XVI века
Радостно улыбаясь, она кружилась на одном месте, раскинув в стороны худенькие руки. Она кружилась и кружилась, а когда резко остановилась, то бесплодная вересковая пустошь продолжала плыть у нее перед глазами.
Она ликующе рассмеялась и захлопала в ладошки, а когда головокружение закончилось, принялась собирать цветы. Желтые выглядели неплохо, но больше всего она любила фиолетовые. Ее мамочка говорила, что этот цвет очень подходит к ее глазам. Девочка нахмурилась. Как жаль, что мамочка не смогла сегодня пойти с ней! У нее слишком много дел. Отчим, Калум Таннах, требовал, чтобы она помогала маме, но та часто выпроваживала ее из дома поиграть, а время от времени присоединялась к ней, если была уверена, что Калум об этом не узнает.
Сегодня мамочка тоже велела ей пойти и как следует повеселиться, потому что это был особый день. День ее рождения. Сегодня ей исполняется восемь лет. На худеньком личике снова появилась улыбка. Мамочка расстраивается, когда ее дочь грустит.
И она побежала рвать цветы. Мамочка улыбнется, когда их увидит. Ее мама не так часто улыбается. Ей бы хотелось, чтобы чаще, но не получается, а цветы всегда вызывают у нее улыбку, даже один маленький цветочек.
Она замерла, посмотрев на небо. Что это, гром? Небо серое и в тучах. Тут она снова услышала отдаленный рокот, только на это раз земля под ее маленькими ножками задрожала. Она оступилась и едва не упала. Стиснув в руке несколько цветков, девочка растерянно огляделась вокруг.
Прищурившись, она вгляделась в черные точки вдалеке, потерла глаза, но черные точки никуда не делись. С каждой секундой они становились все больше.
«Воины!» – испуганно подумала она и бросилась бежать.
Крепко сжимая цветы, она все быстрее и быстрее перебирала худыми ножками, но земля под ними дрожала все сильнее и сильнее. Она убеждала себя, что нужно просто бежать и не оглядываться, но ужас заставил взглянуть через плечо. Увидев надвигавшихся на нее всадников, она споткнулась.
И упала. Инстинкт заставил ее ползти в сторону от всадников как можно быстрее.
Земля содрогалась. От грохота копыт вибрировал воздух. Она пыталась увернуться от мчавшихся коней. Глаза ее наполнились слезами.
Внезапно кто-то схватил ее, оторвал от земли, и она шлепнулась на колени к огромному воину. Он резко осадил коня, крепко удерживая ее, и перешел на легкую рысь.
Она сидела и потрясенно молчала, слишком испуганная, чтобы шевельнуться или заговорить, но не могла отвести от всадника глаз. На первый взгляд ей показалось, что это сам дьявол – темные глаза, темная одежда, мрачное лицо и сердитый рот.
– Посмотри! – велел он, схватив ее за подбородок и силой повернув ей голову. Конь стоял на самом краю скалы, резко обрывавшейся в Северное море. – Вот куда ты шла.
Она всхлипнула, слезы одна за другой потекли по худым щекам. Если бы не этот воин, она бы погибла и уже никогда не увидела мамочку. Она смотрела на него, не в силах что-либо сказать и не зная, нужно ли что-то говорить, потому что узнала его. Это был сам Каван Синклер, старший сын лэрда Тавиша Синклера из графства Кейтнесс, свирепый воин.
Он снял ее с лошади, поставив на землю, и приблизил свое лицо к ее личику так, что его дыхание защекотало ей ноздри.
– Всегда смотри, куда идешь, девчонка. В следующий раз тебя могут и не спасти.

Демон — это сам Сатана, он может принимать любое обличие, на время вводить в заблуждение наши органы чувств; но его сила имеет свои пределы — он может вселять в нас ужас, но не может причинить боль.
— Роберт Бёртон. «Анатомия уныния».
Если бы Призрак был где угодно, но не в больнице — точно прикончил бы парня, молящего его о спасении.
Но, так как дело происходило именно в больнице, пришлось спасать ублюдка.
— Иногда быть доктором — полный отстой, — проворчал он и вкатил демону в человеческом костюме полный шприц гемоксацина.
Пациент заорал, когда игла прошла сквозь искалеченную бедренную мышцу, и из шприца в рану начало поступать лекарство, обеззараживающее кровь.
— Ты не дал ему обезболивающее?
Призрак только фыркнул в ответ на вопрос младшего брата:
— Только заклятие «Убежище» не дает мне его убить. Но оно не мешает мне во время лечения хоть частично воздать подонку по заслугам.
— Никак не забудешь старую работу, а? — Тень отдернул занавеску, отделяющую два из трех боксов приемного отделения скорой помощи, и вошел. — Сукин сын пожирал младенцев. Давай я вывезу его за пределы больницы и избавлю мир от этой жалкой задницы.
— Фантом уже предлагал.
— Фантом предлагает избавиться от всех пациентов.
Призрак пробормотал:
— Может, и к лучшему, что наш младший братец не избрал стезю доктора.
— Да и я тоже.
— У тебя были другие причины.
Тень не хотел тратить время на обучение в медицинской школе, тем более, что его целительный дар больше подходил к выбранному им полю деятельности — работе в бригаде скорой помощи. Он только что не соскабливал пациентов с асфальта, после чего поддерживал их жизненные силы до прибытия в Центральную Больницу Преисподней, где врачи приступали к лечению.

- Поверить не могу, - пробормотал он, вылезая из автомобиля. - С другой стороны, ничего другого не остается. Спускайся оттуда, Джулиана.
Она проигнорировала приказ и встала на желто-коричневом капоте, опасно покачиваясь, не обращая внимания, что шпильки проминают металл. Сложила руки на груди и величественно смотрела на него сверху вниз, сверкая глазами.
- Не собираюсь никуда спускаться, пока сама не захочу. Жду объяснений, с какой стати ты решил положить конец нашей помолвке. Ты чертовски многое мне задолжал, Трэвис Сойер.
Он мрачно смотрел на нее, суровые черты лица высвечивали огни парковки.
- Я уже все объяснил, Джулиана.
- Что «все»? Что не сумел сохранить «Пылающую долину»? Это оправдание, не объяснение.
- Ты меня не слышишь? Я не сумел спасти проклятый курорт для твоей драгоценной кузины, твоего бывшего жениха и остальных членов семьи. «Долина» катится в пропасть, и я не в силах остановить процесс.
- Хватит болтать об этом чертовом курорте! Прямо сейчас мне абсолютно на него наплевать! Наша помолвка, дьявол тебя побери, гораздо важнее!

— И ты здесь, Джордж! Почему?! Только не говори, что Дарлстон принес нас в жертву этому вечеру!

Кастер обернулся, — мрачное выражение лица уступило место более привычной для него веселой улыбке.

— Боже мой! Каррингтон! Питер и тебя пригласил? Какого черта?! Что он задумал?!

— Похоже, разыграл нас, — ответил виконт Каррингтон. — Не беда. Минут через десять мы сможем пойти и подождать его на улице. Еще пять минут, и не спеша отправимся отсюда на пастбище, более привлекательное.

— Как раз об этом я и думал, — ухмыльнулся Кастер, поправляя светлые локоны. — Ты не знаешь, зачем он нас позвал сюда?

— Не имею ни малейшего понятия… А ты знаешь?

Кастер задумчиво почесал нос.

— Подозреваю кое-что. Видишь ли, я был с ним, когда он услышал о смерти Николаса Фробишера прошлой зимой. Несчастный случай на охоте.

Каррингтон выглядел более чем недоумевающим.

— Ну, знаю. Питер очень страдал тогда. Он любил этого пария. В конце концов, он был его наследником. Но тут не из-за чего сходить с ума… — И тут же произнес вежливым тоном: — Добрый вечер, леди Сефтон. Как приятно видеть вас здесь.

Ведь знал же я одну девицу, еще в запрошлом «романтическом» поколении, которая после нескольких лет загадочной любви к одному господину, за которого, впрочем, всегда могла выйти замуж самым спокойным образом, кончила, однако же, тем, что сама навыдумала себе непреодолимые препятствия и в бурную ночь бросилась с высокого берега, похожего на утес, в довольно глубокую и быструю реку и погибла в ней решительно от собственных капризов, единственно из-за того, чтобы походить на шекспировскую Офелию, и даже так, что будь этот утес, столь давно ею намеченный и излюбленный, не столь живописен, а будь на его месте лишь прозаический плоский берег, то самоубийства, может быть, не произошло бы вовсе. Факт этот истинный, и надо думать, что в нашей русской жизни, в два или три последние поколения, таких или однородных с ним фактов происходило немало.

Пойду ли на Невский, пойду ли в сад, брожу ли по набережной — ни одного лица из тех, кого привык встречать в том же месте, в известный час, целый год. Они, конечно, не знают меня, да я-то их знаю. Я коротко их знаю; я почти изучил их физиономии — и любуюсь на них, когда они веселы, и хандрю, когда они затуманятся. Я почти свел дружбу с одним старичком, которого встречаю каждый божий день, в известный час, на Фонтанке. Физиономия такая важная, задумчивая; все шепчет под нос и махает левой рукой, а в правой у него длинная сучковатая трость с золотым набалдашником.
Даже он заметил меня и принимает во мне душевное участие. Случись, что я не буду в известный час на том же месте Фонтанки, я уверен, что на него нападет хандра. Вот отчего мы иногда чуть не кланяемся друг с другом, особенно когда оба в хорошем расположении духа. Намедни, когда мы не видались целые два дня и на третий день встретились, мы уже было и схватились за шляпы, да благо опомнились вовремя, опустили руки и с участием прошли друг подле друга. Мне тоже и дома знакомы.